Д.В.Романов "Рыбинск в судьбах замечательных людей"

В ССЫЛКЕ

С первых шагов своего существования Советская власть поощряла развитие краеведения в нашей стране. В 1927 году насчитывалось более миллиона краеведческих организаций, они издавали несколько всесоюзных журналов, а краеведческие музеи были центрами культурной жизни. Работа краеведов рассматривалась как часть народнохозяйственного комплекса. Изучая население, природные богатства родного края и промыслы, краеведы помогали развитию промышленности и сельского хозяйства.

Однако на рубеже 20-30-х годов краеведение, в том числе Рыбинское научное общество, разделило горькую судьбу аграрно-экономической науки. Когда началась массовая насильственная коллективизация, в газетах, по радио, в кабинетах высокопоставленных чиновников - везде - кричали об обострении классовой борьбы. А краеведы - наивные люди! - твердили о преемственности поколений, стараясь показать основы национальной культуры, объединявшей людей разных социальных групп. В период сталинщины, в обстановке всеобщей подозрительности это пришлось не ко двору. Начались массовые аресты и ссылки.

...Старый буксирный пароход не спеша тащил по Северной Двине баржи с арестантами. В трюмах негде было присесть, спать ложились по очереди. Нар не было, люди сидели и лежали на грязном, сыром полу. Среди них были и рыбинцы, направлявшиеся в суровый Архангельский край. В Государственном историческом музее в Москве хранятся письма В. И. Смирнова - председателя Костромского краеведческого общества, относящиеся к тому роковому периоду. Василий Иванович находился в ссылке вместе с рыбинцами. "Ссылка затопила Архангельск,-писал он 9 июня 1931 года,-шли новые и новые этапы. Сами архангельцы были ошарашены этим явлением. Жили мы замкнуто, ни с кем не общались, знакомств не заводили. Естественно, что люди незапятнанные опасались нас, хотя и не показывали этого, а тех, кто не боялся, мы не хотели подвести - общаться с высланными небезопасно... Какой интересный человек мой друг Алексей Алексеевич Золотарев, тоже бывший председатель Рыбинского научного общества! Он пришел к нам грязный, оборванный. Рассказывал, как их, две тысячи человек, зажатых в барже, везли до Березников около недели. Жуть! Невыносимые страдания! Хлеба выдавали только по сто грамм. Ехали с уголовниками, кулаками, владельцами больших мешков с сухарями, с которыми они не расставались. Есть описания, как перевозили негров-невольников. Здесь то же самое, только цепей не хватало... В течение пяти месяцев нас перебрасывали из одного места в другое, из деревни в деревню, из барака в барак. Начались эпидемии. Страшная картина смерти в бараке. Человек умирает на нарах от дизентерии под шум и крики уголовников: "Издыхай скорее!" Он не может уже говорить, только постучит кружкой - пить просит. Никакой Шекспир не опишет этой сцены!"

Из письма от 10 июля 1931 года, написанного в местечке Исакогорка под Архангельском. "Иногда я брожу по окрестностям Исакогорки. Был на печальном кладбище, поросшем карликовой березой. Здесь похоронена в прошлом году Евгения Васильевна Соснина-Пуцилло - научный сотрудник Рыбинского музея. Ее, больную, пересылали осенью на барже куда-то вглубь, на север .края, вместе с этапом других, административно высланных. По просьбе рыбинцев начальник этапа высадил ее из баржи на берег. Она умерла здесь, и кто-то ее тут же, на горке, похоронил. Сюда же принесли и бухгалтера из Харькова. Рядом цветут морошка и багульник. Воспеты многие реки. А вот Двину с ее безвестными могилами ссыльных по берегам никто еще не воспел".

Горькая ирония звучит в письме от 22 июля 1931 года, где Смирнов пишет о незаслуженных обвинениях в адрес краеведов: "Прочел брошюру "Против вредительства в краеведческой литературе", состряпанную Ивановским обществом историков. В брошюре старательно, но неубедительно изображают меня вредителем на культурном фронте, смешали с грязью брата-краеведа, лягнули А. А. Золотарева и т. д. Брошенные обвинения представляют из себя домыслы, вырванные отдельные фразы. Эти новоявленные краеведы-историки, сами до сих пор в науке ничего не сделавшие, лаются, исходя злостью и слюной, в то время, как нам зажат рот".

Сам Алексей Алексеевич Золотарев, находясь в ссылке, писал 18 августа 1930 года: "Моя судьба непрерывно ставит меня в положение без вины виноватого: никакой контрреволюции в моей жизни и работе, которая шла у всех на глазах, конечно, не было. Я был, есть и буду человеком философской мысли и верующего сердца. Вы знаете, что я люблю и землю, и людей, и мне, по правде говоря, в каждом месте что-то очень нравится, и я всегда нахожу людей по сердцу, так что проживу и в Архангельском крае. Сейчас, после тюрьмы, я еще больше ослабел и никуда не гожусь. Между тем на то, что я не работаю, смотрят чуть ли не как на отлынивание от работы, и мне это очень тяжело.

24.08.30 г. Вчера получил из Москвы от Екатерины Павловны Пешковой (жены А. М. Горького) телеграмму о разрешении нам переезда в Кадников. Я думаю, что в этом маленьком городке мне будет жить хорошо при моей современной нетребовательности к жизни. Мы живем в бараке, кругом лес, а внизу - большая река".

Теме архангельской ссылки посвящены и письма Леонида Андреевича Альбицкого, директора Рыбинского городского музея. По словам В. М. Смирнова, он попал в ссылку только за то, что "отказался уничтожить классовых врагов". Письма Альбицкого расширяют и дополняют безотрадную картину жизни ссыльных. 31 октября 1930 года он писал: "На берегу Двины мы были уплотнены высланными из села Пянды, так что в бараке сразу стало тесно, шумно, грязно и неудобно. Да еще раньше к нам поместили партию шпаны... У них никогда ничего нет, отсюда вечные просьбы то чугунка, то кружки, то чашки, то ложки, то сухарей и других продуктов. Мы с А. А. Золотаревым удовлетворяли эти просьбы и даже установили с ними хорошие отношения, но все-таки это ужасно надоело, так как приобрело характер какого-то налогового обложения и от краж вполне не гарантировало. Ночью двое из шпаны убежали, предварительно обокрав четырех человек, утащили одежду и обувь. Скрылись они неизвестно куда. К счастью, сюда пригнали большую партию лиц, назначенных на принудительные работы, которых поселили в этот барак, а нас перевели в деревню Гольцово".

Рыбинцы работали на лесоповале и строительстве "лежневой" дороги. Ее описание Альбицкий дал в одном из своих писем. "По ней вагоны с лесом везет не паровоз, а трактор. Как всякая дорога, "лежневая" должна иметь как можно меньше круч и уклонов. В продольные бревна врубают поперечные шпалы, а к этим шпалам прикрепляют брусья плоские с верхней стороны, по которой будут ходить колеса трактора. Когда дорога сделана, ее всячески выравнивают, чтобы не было прогибов. Несколько человек приподнимают нижние бревна посредством рычагов, а другие подсыпают под них землю. После такой работы очень болят ноги, да и на другой день в теле как-то нет бодрости, и наклоняться тяжело, чувствуется ломота".

Благодаря хлопотам Е. П. Пешковой, работавшей в Обществе Красного Креста, Золотарев и Альбицкий были переведены в Архангельск. Один устроился корректором в местной газете, другой - фотографом в городе. Жизнь "милостиво" обошлась с рыбинцами, так как репрессивный аппарат в то время не был таким кровавым, как в 1937-1938 годах. Через три года они вернулись домой. Леонид Андреевич Альбицкий, потеряв здоровье в ссылке, тяжело заболел и умер в 1936 году. Алексей Алексеевич уехал в Москву, где жил, не имея средств к существованию. О нем заботилась сестра М. А. Золотарева-Сыромятникова. Скончался он в 1950 году.

Сейчас в нашей жизни повеяло свежим ветром - идет процесс перестройки. Мы должны сохранять память о по-движниках-рыбинцах, занимавшихся краеведением в начале нашего века. У нас есть возможность объединиться для действенной борьбы по спасению и защите прошлого своего родного города, будь то старинная церковь, деревянная резьба на домах или старый парк. Возврат к краеведению - следствие демократизации нашей жизни.

"Хочется поклониться Рыбинску" (писатели советского периода)